XI
Замело снегами землю.
Была летом земля цветная, у каждого пригорка, у каждой низинки — свой цвет. А теперь вокруг — белым-бело, и сделалась земля одинаковой.
Лежат косые сугробы, и только кой-где торчат из них веточки кустов. Пусто, голо.
А так хочется, чтоб хоть один цветок глаз порадовал!
Я позвал цветы, и они ко мне прилетели.
В палисаднике построил избушку-кормушку, насыпал крошек да семени. И всякий день гляжу, как жалуют в гости живые цветы.
Стайкой опустятся синицы. Грудки у них ясные, жёлтые, и сразу покажется, будто солнечные зайчики по веткам запрыгали. За синицами прилетят пёстрые щеглы, голубые поползни, коричневые свиристели. А когда закачаются на кустах снегири-пузаны, то словно красные маки распустятся… И опять у меня — цветной палисадник.
Поглядишь — и будто теплей станет.
VI
Хлеба налились.
У гранёных колосьев усы побелели, и под ветром кажется, что на жёлтых волнах вскипает белая пена.
Колосья шуршат. Над полем слышен то затихающий шёпот, то лёгкий звон, то протяжный свист.
А когда нет ветра, в жаркой тишине кузнечики сверяют свои часы. Сотни крохотных часиков тикают, обгоняют друг дружку. Вертятся колёсики, выговаривают зубчики:
— Тики-тики, тики-тики, тики-тики…
Наступили сроки жатвы. И часики торопятся, стрекочут — не опоздать бы, не упустить время!
Проплывёт по полю колхозная жатка, брызнут из-под ног лошадей кузнечики, махнув красными флажками крыльев.
И часики смолкнут.
Время для хлебов кончилось, — ложись, колос, на землю.
VIII
Ночи стали холодными.
По утрам первые заморозки расстилают на лугах и полянах серебряные полотнища росы.
Каждый стебелёк, каждый листик осыпаны чистыми, стрельчато-белыми капельками. Их много, трава даже никнет.
В такое время в лесу никто не выходит на просеки, не показывается на опушках. Звери таятся, и птицы редко спускаются наземь.
И не только потому, что вымокнешь.
Пробеги-ка по серебряной росе — позади останется тёмно-зелёный след. Такой отчётливый, какого и на снегу не бывает!
И непривычно, и опасно!
Вот все и ждут, пока солнце не поднимется и не выпьет росу.
Тогда можно снова ходить невидимками.
IX
С нижней ветки кудлатого клёна оторвался пятипалый, калёный лист. Опускаясь, челноком закачался в воздухе и вдруг… замер. Очень это было неожиданно. Висит лист над землёй, как на стекло налепленный.
Я подошёл поближе.
Еле видная серебряная дужка блеснула у листа. Паутина… Вот он на чём держится! Снял я лист, — паутинка выпрямилась. Стала похожа на тоненькую струйку воды.
А на паутине, подобравшись, висел комочком серый паучишко. Из тех, что осенью пускаются в перелёты. Наверное, он только что собрался запускать свою паутину кверху и лететь, как вдруг свалился лист и помешал.
Пригляделся я — и увидел ещё несколько застывших в воздухе листьев.
Маленькие паучки-лётчики сделали лес волшебным. Я до полудня был в нём, и до самого полудня поблёскивала кругом, как сухой дождь, паутина, и качались, не падая, красные листья.
II
Кроты по ночам хозяйничали на лесной поляне и всю её изрыли. Насыпали холмики, напахали борозды. Даже трудно стало человеку ходить. Вязнешь, будто в настоящей пашне.
Дождик спрыснул кротовую пахоту, солнце её нагрело. Кто же примется за посев?
Ёлки, стоявшие вкруг поляны, растопорщили чешуйки у своих спелых, до хруста высушенных шишек.
И полетели вниз на жёлтых парашютиках лёгкие семена.
Иных ветром с поляны унесло, иные в траве запутались. Но много семян всё-таки попало и на рыхлую пашню.
Полянка была засеяна.
Придёшь теперь и видишь: везде на старых бороздах и холмиках поднимаются крохотные ёлочки, будто зелёные ёршики.
Так весною кроты пашут, ёлки — сеют, и всё меньше и меньше полян остаётся в лесу.
I
Очень люблю радугу — радости чудесную дугу.
Цветными воротами перекинется она над землёй, засверкает, заблестит, — залюбуешься! Только вот всегда радуга далеко-далеко. Сколько ни иди, как ни спеши, всё равно близко не подойдёшь, рукой не дотронешься.
Я так и называл её — «далёкое чудо».
И вдруг увидел радугу у себя в палисаднике.
От ночного дождя разлилась между грядами голубая лужа. В ней купались скворцы. Для них лужа большая, как озеро. Забрались они бесстрашно в середину, грудью падают на воду, крапчатыми крыльями взбивают её, привзлётывают… Брызги над лужей — фонтаном!
И так скворцы отчаянно трещат, что сразу можно понять: ух, какое это удовольствие — утреннее купанье!..
И вдруг над весёлыми скворцами, над голубой лужей зажглась в брызгах крошечная радужка. Будто осколочек от настоящей, большой радуги. И горит-переливается семицветным огнём…
Прямо вот здесь, близко-близко. Рукой подать!
Я руку протянул.
Вспорхнули скворцы. Брызги осыпались, цвета погасли.
Выскользнула из моих рук радужка…
А мне-то всё равно радостно. «Вот ведь, — говорю себе, — как бывает! Думаешь — чудеса далеко, не дойти к ним, не доехать… А они тут. Рядом».
IV
По реке плывет плотный снег.
Кружится над омутами, нарастает сугробами у камней, в камышах, возле берегов. На круглых листьях кувшинок — снеговые шапочки.
Странный снег — тёплый, крупный, не тающий.
Его черёмуха рассыпала.
Много старых черёмух стоит над рекой, над обрывами. Все они цвели как-то незаметно, словно прятали белые кисти в листве.
А едва осыпались лепестки, стало видно, какая их неисчислимая сила… Река побелела, как в январе.
Все, кто купается, выскакивают на берег тоже в лепестках.
А у спокойной заводи, где вода стоячая, видно много испуганных рыб. Тоненькие плотвички — самые вёрткие и пугливые — выплыли наверх. Они ходят по тёплому снегу, показывая острые плавнички; чертят узенькие дорожки, даже выскакивают в воздух. Ужасно беспокоятся.
Наверно, представить себе не могут, — неужели зима вернулась?
Что такое сила духа? (По тексту Э.Шима.)
Что такое «сила духа»? На мой взгляд, это одно из главных качеств, делающих человека сильным не физически, а морально. «Сила духа» складывается из уверенности в себе, целеустремленности, упорства и веры в лучшее. Она заставляет человека смотреть в будущее с оптимизмом и преодолевать все невзгоды. Докажу свои слова конкретными примерами.
Так, в тексте Э. Шима обладателями «силы духа» являются жители города. Автор повествует о том, что «страшной блокадной зимой, когда в комнатах застывает вода и когда садится на стенках иней», эти люди, несмотря ни на что, смогли сберечь прекрасную черемуху, а значит, их никогда не покидало чувство весны, веры в лучшие дни. Я считаю, что сделать это могли только те ленинградцы, которые обладали огромной силой духа.
В «Повести о настоящем человеке» Борис Полевой рассказывает об известном легендарном летчике Алексее Маресьеве. В годы Великой Отечественной войны он был военным летчиком. Из-за тяжелого ранения и обморожения он лишился ног. Но герой нашел в себе силы не пасть духом и вновь вернуться в военную эскадрилью.
Таким образом, «сила духа» — это та великая сила, которая помогает справиться с любыми трудностями.
Даша
Тест 12.5 (рассказ Э. Ю. Шима «Черёмуха»)
(1)В Ленинград пришла первая послевоенная весна. (2)Однажды я шёл с завода домой. (3)Долгий закат дымил над городом. (4)Только что прошумел дождь, ещё бренчали капли, падая с карнизов, и синие лужи на мостовых курились паром.
(5)Я вспомнил, как вернулся в Ленинград перед концом войны и не узнал его: пустынными и мёртвыми казались улицы, ни один фонарь не горел, не светились окна; на месте газонов и цветников чернела голая земля, разбитая на крохотные кривые грядки; прошлогодние листья скреблись и шуршали по дорожкам перекопанных городских садов…
(6)Я шёл медленно, подставляя лицо под капли и улыбаясь собственным мыслям. (7)В ту первую после войны весну у нас было много работы; мы отстаивали по полторы-две смены и ходили злые, невыспавшиеся. (8)А теперь вот горячка кончилась и можно будет отдохнуть.
(9)Навстречу мне шла женщина. (10)Она несла букет желтоватой черёмухи. (11)Я не успел посторониться, и шершавые мягкие листья коснулись лица. (12)На миг я ощутил полузабытый запах – такой свежий, холодящий, словно от сосульки, положенной на язык.
(13)И неожиданно я увидел эту черёмуху.
(14)Старая, раскидистая, она росла в конце тихой улочки, доставая третьи этажи. (15)Можно было подумать, будто чистое летнее облако опустилось между домами. (16)И, подойдя, я остановился у склонённых веток. (17)Кисти крупных цветов качались над самой головой. (18)Их можно было трогать. (19)Их можно было сорвать.
(20)Я протянул руку. (21)Эти цветы уже сегодня будут стоять у меня дома… (22)Надламываясь, ветка громко хрустнула. (23)Я торопливо сунул её за спину. (24)Постукивая палкой, к черёмухе подходил сутулый, худой старик. (25)Сняв шляпу, он прислонился к стволу и словно задремал. (26)Мне было слышно, как он дышит, по-старчески посапывая.
(27)Я отодвинулся и тут заметил ещё двух человек. (28)Они стояли, прижавшись друг к другу, – молоденький парень и девушка. (29)Ни меня, ни старика они, казалось, не замечали.
(30)И ещё я увидел окна. (31)Настежь распахнутые окна в соседних домах. (32)Казалось, дома тоже дышали, жадно и глубоко…
(33)Я представил себе тех, кто живёт на этой улице, и подумал: как удалось им сохранить черёмуху? (34)Не со слов – сам знаю: страшной блокадной зимой, когда в комнатах застывает вода и когда садится на стенках иней, чем не пожертвуешь ради крохи тепла, ради слабенького пламени в печурке? (35)А огромное старое дерево – уцелело. (36)Не в саду, не в парке – прямо на улице, никем не охраняемое… (37)Неужто на пороге смерти своей заботились люди о красоте и ждали весны? (По Э. Шиму)*
* Шим Эдуард Юрьевич (1930–2006) – советский писатель, драматург, автор нескольких сборников рассказов для детей и взрослых.
X
Снегопад был коротенький, ленивый. Чуточку попорошил — и бросил. Легла наземь простынка почти прозрачная.
Мышь бежала по этой простынке, да и столкнула с горы сосновую шишку.
Шишка покатилась вниз.
Снег на неё налипнул, стал наворачиваться, наворачиваться, вырастать в снеговое колёсико.
Катит вниз колёсико, с каждым повором растёт. Уже кустики гнёт, веточки ломает. И всё шибче, шибче!
Заяц лежал под кустом. Слышит — шум, треск. Глянул — мчит на него белое колесо, распухает на глазах. Страх-то какой! Скакнул вбок, еле поспел увернуться. Ветром фукнуло.
А колесо — дальше. Всё тяжелеет, — огромное стало, будто мельничное. И ещё пухнет.
Лось под горой осину глодал. Чует — затрещало. Повернулся, да и обмер — летит с горы снеговое колесище, летит — пыль столбом!
Лось как стреканёт — выше осинки взвился. И вовремя.
Всадилось колесо в осинник, деревца крушит. Много дров наломало, и уж только потом повалилось набок, замерло…
Зверьё попряталось, дрожит.
А всё ведь от мышки да шишечки!
III
Пока в лесу весна, работящая птица-дятел пускается на хитрость. Прилепится к берёзе и — кряп! кряп! кряп! — настукает в коре дырочки.
Медленно закапает из дырочек сладкий берёзовый сок, розовея на солнце и покрываясь матовым налётом. Задирая к небу голову, дятел напьётся, улетит.
А сок всё течёт.
Много его, — подходи, народ, пей досыта!
И приходят всякие лакомки. Муравьи приползут цепочкой, бабочки-крапивницы прилетят и сядут, сложив крылья «тетрадочкой». У самых дырочек начнут виться полосатые осы и тяжелые сонные шмелихи.
Иногда придёт охотник, сложит из берёсты фунтик и тоже подставит под капли.
Если не жадный он, — и ему хватит напиться.
XII
Долго держалась ненастная погода, и набухшие тучи слоились в небе, и сеялся, сеялся мелкий слякотный снег.
Небо серое, земля серая, погода серая.
То-то скука. Будто одни нескончаемые сумерки.
И вдруг — разгулялось. В одну ночь скопом ушли тучи, вызвездило, морозцем хрустнуло, и поутру разгорелась чистая, радостная зорька.
Это весна улыбнулась.
И вот как всё расцвело: снега — голубые, льды — зелёные, проталины — рыжие, лес вдалеке — фиолетовый..
А на небе — так и все цвета собрались: кромочка рябиновая, закраешек зелёный, синяя прослойка, и большая жёлтого цвета полоса, как огневая река.
И по огневой реке — беззвучно, медленно и мягко взмахивая крылами, — тянут лебеди.
Увидишь такое — и забудешь про все ненастья. И вместо нескончаемых сумерек останется в памяти коротенький миг: снежные лебеди на огневой реке.
Мне нравится1Не нравится
V
Птицы замолкли. Кукушка и та перестала года отсчитывать, ржаным колоском подавилась. Пора песен прошла, и в лесу стало тихо.
Несколько дней держалась эта тишина.
А потом у лесного ручья опять раздались звуки. Кто-то забренькал, зазвонил в колокольчик. Да так настойчиво — и днём звонит, и ночью звонит!
Это ягода-смородина.
Густо зарос ручей смородиновым кустом; в тени ягоды налились крупные, прозрачные, будто из красного стекла.
Только никто не знает про них, никто не берёт.
Пропадает лесной урожай…
Стали ягоды отваливаться от кисточек, падать в ручей. И каждая так звонко бренькала, будто нарочно старалась выбить дробь позвончей.
Чем чаще падали ягоды, тем сильней звонил колокольчик, тем настойчивей созывал всех к ручью.
И кто слышал зов и приходил, — набирал полные корзины спелой смородины.