Виктор голявкин: избранные

На балконе

Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Она живет вон в том парадном. Ей можно свистнуть. Она глянет вверх. И увидит меня. Это мне и нужно. «Привет, – скажу я, – тра-ля-ля-ля, три-ли-ли!» Она скажет: «Дурак!» – или что-то другое. И дальше пойдет. Как ни в чем не бывало. Как будто бы я не дразнил ее. Тоже мне! Что мне бант! Будто я ее жду! Я жду папу. Он мне принесет гостинцев. Он будет рассказывать мне про войну. И про разное старое время. Папа знает столько историй! Никто лучше не может рассказывать. Я слушал и слушал бы!

Папа знает про все на свете. Но иногда он не хочет рассказывать. Он тогда грустный и говорит: «Нет, не то написал я, не то, не ту музыку… Но ты-то! – он мне говорит. – Ты-то уж не подведешь, я надеюсь?» Мне не хочется папу обидеть. Он мечтает, чтоб я композитором стал. Я молчу. Что мне музыка? Он понимает. «Печально, – говорит он. – Ты представить себе не можешь, как это печально!» Почему печально, когда мне совсем не печально? Ведь папа мне не желает плохого. Тогда почему так? «Кем ты будешь?» – говорит он. «Полководцем», – говорю я. «Опять война?» – Папа мой недоволен. А сам воевал.

Скакал на коне, стрелял из пулемета…

Папа мой очень добрый. Мы с братом однажды сказали папе: «Купи нам мороженое. Но побольше. Чтобы мы наелись». – «Вот тебе таз, – сказал папа, – беги за мороженым». Мама сказала: «Они ведь простудятся!» – «Сейчас лето, – ответил папа, – с чего бы им простудиться!» – «Но горло, горло!» – сказала мама. Папа сказал: «У всех горло. Однако мороженое все едят». – «Но не в таком количестве!» – сказала мама. «Пусть едят сколько хотят. При чем тут количество! Больше они не съедят, чем смогут!» Так сказал папа. И мы взяли таз и пошли за мороженым. И принесли целый таз. Мы поставили таз на стол. Из окон светило солнце. Мороженое стало таять. Папа сказал: «Вот что значит лето!» Велел нам взять ложки и сесть за стол. Мы сели за стол – я, мама, папа, Боба. Мы с Бобой были в восторге! Мороженое течет по лицу, по рубахам. У нас такой добрый папа! Он столько купил нам мороженого! Теперь нам не скоро захочется…

Двадцать деревьев посадил папа на нашей улице. Сейчас они выросли. Огромное дерево перед балконом. Если я потянусь, достану ветку.

Какие чувства испытывает мальчик, который смотрит в окно?

Меняются ли его чувства?

Почему мальчику не хочется, чтобы папа видел, что он смотрел в окно?
Если вы сумели устно ответить  на эти вопросы, то сможете ответить на важный вопрос:

О чём этот рассказ?

Напишите небольшой текст. Используйте слова, которые обозначают чувства.
Если вам будет трудно, можете просто продолжить мои предложения:
Начать можно так: «Рассказ В. Голявкина «Я смотрю в окно» о… Я так думаю, потому что….Когда я читал произведение, то чувствовал…Когда мальчик смотрел в окно, он чувствовал…Он не сказал папе, что смотрел в окно, потому что…
Можете не пользоваться моими подсказками, если они вам не нужны и вы готовы поделиться тем, как поняли рассказ.Если вы привыкли обсуждать прочитанное с кем-то из близких, то интересно сравнить, как  они поняли рассказ В. Голявкина.
Ваш текст я с интересом прочитаю. Пришлите его мне на мой электронный адрес: dunaevi@gmail.com

Никакой я горчицы не ел

Сумку я спрятал под лестницу. А сам за угол завернул, на проспект вышел.Весна. Солнышко. Птички поют. Неохота как-то в школу. Любому ведь надоест. Вот и мне надоело.Иду, витрины разглядываю, во весь голос песни пою. Попробуй в классе запой — сразу выгонят. А тут пой, сколько твоей душе угодно. Так до конца проспекта дошёл. Потом обратно. Хорошо ходить! Ходи себе и ходи.Смотрю — машина стоит, шофёр что-то в моторе смотрит. Я его спрашиваю:— Поломалась?Молчит шофёр.— Поломалась? — спрашиваю.Он молчит.Я постоял, постоял, говорю:— Что, поломалась машина?На этот раз он услышал.— Угадал, — говорит, — поломалась. Помочь хочешь? Ну, давай чинить вместе.— Да я… не умею…— Раз не умеешь, не надо. Я уж как-нибудь сам.Что мне оставалось делать? Вздохнул и дальше пошёл.Вон двое стоят. Разговаривают. Подхожу ближе. Прислушиваюсь. Один говорит:— Как с патентом?!Другой говорит:— Хорошо с патентом.«Что это, — думаю, — патент? Никогда я про него не слышал».Я думал, они про патент ещё скажут. А они про патент ничего не сказали больше. Про завод стали что-то рассказывать. Один заметил меня, говорит другому:— Гляди-ка, парень как рот раскрыл. — И ко мне обращается: — Что тебе?— Мне ничего, — отвечаю, — я просто так…— Тебе нечего делать?— Ага.— Вот хорошо! Видишь, вон дом кривой?— Вижу.— Пойди подтолкни его с того боку, чтоб он ровный был.— Как это?— А так. Тебе ведь нечего делать. Ты и подтолкни его.И смеются оба.Я что-то ответить хотел, но не мог придумать. По дороге придумал, вернулся к ним.— Не смешно, — говорю, — а вы смеётесь.Они как будто не слышат.Я опять:— Не смешно совсем. Что вы смеётесь?Тогда один говорит:— Мы совсем не смеёмся. Где ты видишь, что мы смеёмся?Они и правда уже не смеялись. Это раньше они смеялись. Значит, я опоздал немножко…О! Метла у стены стоит. И никого рядом нету.Дворник вдруг из ворот выходит.— Не тронь метлу!— Да зачем мне метла? Мне метлы не нужно…— А не нужно, так не подходи к метле. Метла для работы, а не для того, чтобы к ней подходили.Какой-то злой дворник попался! Метлы даже жалко.Эх, чем бы заняться? Домой идти ещё рано. Уроки ещё не кончились. Ходить по улицам скучно. Ребят никого не видно.На леса строительные залезть?! Как раз рядом дом ремонтируют. Погляжу сверху на город. Вдруг слышу голос:— Куда лезешь? Эй!Смотрю — нет никого. Вот это да! Никого нет, а кто-то кричит! Выше стал подниматься — опять:— А ну слезь!Головой верчу во все стороны. Откуда кричат? Что такое?— Слезай! Эй! Слезай, слезай!Я чуть с лестницы не скатился.Перешёл на ту сторону улицы. Наверх, на леса, смотрю. Интересно, кто это кричит? Вблизи я никого не видел. А издали всё увидел — рабочие на лесах штукатурят, красят…Сел на трамвай, до кольца доехал. Всё равно идти некуда. Лучше буду кататься. Устал ходить.Второй круг на трамвае сделал. На то же самое место приехал. Ещё круг проехать, что ли? Не время пока домой идти. Рановато. В окно вагона смотрю. Все спешат куда-то, торопятся. Куда это все спешат? Непонятно.Вдруг кондукторша говорит:— Плати, мальчик, снова.— У меня больше денег нету. Только три копейки было.— Тогда сходи, мальчик. Иди пешком.— Ой, мне далеко пешком идти!— А ты попусту не катайся. В школу, наверное, не пошёл?— Откуда вы знаете?— Я всё знаю. По тебе видно.— А чего видно?— Видно, что в школу ты не пошёл. Вот что видно. Из школы ребята весёлые едут. А ты как будто горчицей объелся.— Никакой я горчицы не ел…— Всё равно сходи. Прогульщиков я не вожу бесплатно.А потом говорит:— Ну уж ладно, катайся. В другой раз не разрешу. Так и знай.Но я всё равно сошёл. Неудобно как-то.Место совсем не знакомое. Никогда я в этом районе не был. С одной стороны дома стоят. С другой стороны нет домов; пять экскаваторов землю роют. Как слоны по земле шагают. Зачерпывают ковшиками землю и в сторону сыплют. Вот это техника! Хорошо сидеть в будке. Куда лучше, чем в школу ходить. Сидишь себе, а он сам ходит, да ещё землю копает.Один экскаватор остановился. Экскаваторщик слез на землю и говорит мне:— В ковш хочешь попасть?Я обиделся.— Зачем мне в ковш? Я в кабину хочу.И тут вспомнил я про горчицу, что кондукторша мне сказала, и стал улыбаться. Чтоб экскаваторщик думал, что я весёлый. И совсем мне не скучно. Чтоб он не догадался, что я не был в школе.Он посмотрел на меня удивлённо:— Ты что?— А что?— Вид у тебя, брат, какой-то дурацкий.Я ещё больше стал улыбаться. Рот чуть не до ушей растянул.А он:— Что с тобой?— А чего?— Что ты мне рожи строишь?— На экскаваторе покатайте меня.— Это тебе не троллейбус. Это машина рабочая. На ней люди работают. Ясно?— Я тоже, — говорю, — хочу не нём работать.Он говорит:— Эге, брат! Учиться надо!Я думал, что он про школу. И опять улыбаться стал.А он рукой на меня махнул и залез в кабину. Не захотел со мной разговаривать больше.Весна. Солнышко. Воробьи в лужах купаются.Но почему мне так скучно?

Я смотрю в окно

Я жду окончания урока. Смотрю со двора в окно класса. Мой папа стоит у доски, что-то пишет.Я вижу весь класс. Вон сидит толстый мальчишка. Я вижу, как он лезет в парту, берёт булку и суёт в рот. Правда, булка не очень большая, но как мог он её запихать всю в рот? Это очень меня удивило. Он даже не смотрит на папу. Он смотрит куда-то в сторону и всё жуёт и жуёт.Вон рыжий стучит крышкой парты. Он стучит не так чтобы сильно, но я слышу стук…Вон скорчил рожу мальчишка, потом вдруг запел. Поёт он не очень громко, но я слышу, как он поёт:С моей родною конницейСвязался я навек…А папа стоит к ним спиной. Но доске что-то пишет. Он не слышит, наверное, ни стука, ни песни, не видит, как толстый ест булку…Мальчишка поёт всё громче:С моей родною конницейСвязался я навек…Вот папа кончил писать. Он повернулся к классу. Убрал со лба волосы. Положил мел.Стук и пение прекратились.Только толстый мальчишка жуёт. Он не может сжевать свою булку. Ещё бы! Правда, булка не очень большая, но сразу её не сжуёшь.— Вы поняли? — говорит папа.— Поняли! — кричит толстяк. Он почти что сжевал свою булку.Я не думаю, чтобы он понял. Он ведь ничего не слышал. Он совсем не смотрел на доску.— Все списали? — говорит папа.— Все! — кричит толстый мальчишка. Хотя он ничего не списал. Я же видел.— Запишите задание на дом.Папа диктует задание. Но записывают не все. Я же вижу, кто записывает, а кто не записывает.Я отхожу от окна. Мне не хочется, чтоб меня папа увидел. Не знаю сам почему.Сейчас будет звонок, папа выйдет.Я жду папу возле дверей. Я часто сюда прихожу. Жду здесь папу. И мы с ним идём домой. Правда, дом наш напротив школы. Но что ж из этого? Так веселей мне и папе.Скоро и я пойду в школу. Неужели и я точно так же не буду слушать учителя, а только буду стучать крышкой парты и вот так на уроке пихать булку в рот и петь песни?Нет, ни за что на свете!А вот и папа!Мы с ним обнимаемся. И вместе идём домой.Отзывы о рассказе

Соседи

Фатьма Ханум – тетя Фатьма, мама братьев Рамиса, Рафиса, Расима, Раиса. Как видит меня, каждый раз говорит: «Ах, Петька, Петька, совсем большой!» Она помнит, когда я был маленький. И теперь удивляется, что я большой. Разве можно удивляться! Я ведь рос постепенно. Вот и сейчас, вышел я в коридор, а она говорит:

– Очень быстро растешь!

– Все растут одинаково, – говорю я.

– Расти, расти, – говорит она.

– Вас мама ждет, – соврал я.

Мама любит беседовать с Фатьмой Ханум. А Фатьма Ханум – с моей мамой. Они могут беседовать часами.

– Тетя Фатьма, пойдемте к нам!

В который раз мама рассказывает! О том, как я потерялся. Они смеются. Но я не смеюсь. Что мне смеяться! Я много раз слышал. Раз сто или двести. Очень странные взрослые люди! Рассказывают одно и то же. Разве со мной так бывает? Каждый день у меня куча новостей. Что мне вспоминать старое? Когда кругом одни новости!

Я слышу их разговор.

Мама. Помню, он у меня родился, у него глаза были синие. А потом они стали совсем не синие. Какие-то серые. Так обидно! Вот ведь как бывает!

Фатьма Ханум. Быстро растет…

Фатьма Ханум. Очень веселый ребенок!

Мама. Горе мне с ним.

Фатьма Ханум. У меня четыре.

Мама. Я и забыла!

Они смеются. Но я не смеюсь. Ничего нет смешного.

Тетя Фатьма говорит мне:

– А ну расскажи, как ты там танцевал?

– Я маленький был, – говорю, – и не помню.

– Очень быстро растешь, – говорит она.

– Сыграй-ка Клементи, – просит мама.

Но я не хочу играть Клементи.

– Твой папа учился, – говорит мама. – Сразу после Гражданской войны… Он играл по семь-восемь часов…

– Это я знаю, – говорю я.

– Ну хорошо, – говорит мама, – ну хорошо, тогда спой Фатьме песню.

Мама играет, а я пою:

Я пою с удовольствием. Я ору.

– Подожди, подожди! – кричит мама. – Сначала начнем, три… четыре!

Я пою во все горло.

– Нельзя ли потише? – просит мама. – Я не слышу рояля.

– Конечно можно, – говорю я, – но тогда какой смысл?

– Сначала, сначала! – кричит мама. – Нас ждет Фатьма!

Хорошо, в дверь постучали. Это старик Ливерпуль. Я сразу узнал. Только он так стучится. Он, когда пьяный, стучит тихо-тихо. Почти неслышно.

Он крутит перед лицом руками. Как будто делает мельницу.

– А где Володя? – говорит он.

– Он не пришел еще, – говорит мама.

– Он мне страшно нужен…

– Но его нет.

– Я хотел угостить его…

– Вы же знаете: он не пьет.

– Я знаю, но вдруг… он ведь мой сосед… он мне страшно нужен…

– Ливерпуль, Ливерпуль, – вздыхает мама.

– Здрасте! – говорит он Фатьме Ханум.

– Здравствуйте, – говорю я.

– Здравствуй, старик, – говорит он мне.

– Я не старик, – обижаюсь я.

– Это неважно, – говорит он. – Как же неважно? – говорю я

– Как же неважно? – говорю я. – Извините, – говорит он

– Извините, – говорит он.

– Пожалуйста, – говорит мама.

– Я должен вам денег, – говорит он, – не могли бы вы мне одолжить еще?

Мама ему дает бумажку.

– Я вам верну, – говорит Ливерпуль.

– Конечно, конечно, – говорит мама.

И старик Ливерпуль уходит.

У Ливерпуля тонюсенький детский голос, бородка крючком и лысая голова. Мама прозвала его Ливерпулем, хотя он имел другое имя. Он, кажется, был из Перу, каким-то случаем попал в Россию и навсегда остался здесь жить.

Не люблю я, когда он пьяный. Он машет руками, качается. Словно вот-вот упадет. Стариком вдруг назвал меня. Вот новость!

Мама беседует с Фатьмой Ханум. Я смотрю в окно. Вижу брата. Он строит дом из песка.

– Что ты торчишь тут? – говорит мама.

– Так, ничего, – отвечаю я.

Я жду папу. Сейчас выйдет он из-за угла. У него полны руки гостинцев. Чего только нет там! И мандарины, большие оранжевые мандарины!

А папы все нету. Всегда так. Всегда его нету, когда я его жду. Но стоит мне отойти от окна – он появится.