Стихи Асадова, трогающие до глубины души
Проникновенные стихи Эдуарда Асадова трогают любителей поэзии своей искренностью и душевностью. Поэт в своих стихах обращается к таким человеческим качествам, как добро, справедливость, благородство. Они просты и понятны, проникают прямо в душу.
***
Ты прекрасная, нежная женщина, Но бываешь сильнее мужчин. Тот, кому ты судьбой обещана, На всю жизнь для тебя один.
Он найдет тебя, неповторимую, Или, может, уже нашел. На руках унесет любимую, В мир, где будет вдвоем хорошо.
Ты сильна красотой и женственна И лежит твой путь далеко. Но я знаю, моя божественная, Как бывает тебе нелегко.
Тают льдинки обид колючие От улыбки и нежных слов. Лишь бы не было в жизни случая, Когда милый предать готов.
Назначеньем своим высокая, Дочь, подруга, невеста, жена, Невозможно постичь это многое, Где разгадка порой не нужна.
А нужны глаз озера чистые И твой добрый и светлый смех.
***
Как легко обидеть человека! Взял и бросил фразу злее перца. А потом порой не хватит века, Чтоб вернуть обиженное сердце!
***
Будь добрым, не злись, обладай терпеньем. Запомни: от светлых улыбок твоих Зависит не только твое настроенье, Но тысячу раз настроенье других.
***
Враги всегда активнее друзей. Не потому ль нам кажется извечно, Что подлых и завистливых людей Намного больше на планете сей, Чем прямодушных, честных и сердечных.
***
Что счастье дано тебе не навек, Не надо сетовать, человек. Когда бы нам счастье навек давалось, Оно бы буднями называлось.
***
Когда на лице твоем холод и скука, Когда ты живешь в раздраженье и споре, Ты даже не знаешь, какая ты мука, И даже не знаешь, какое ты горе.
Когда ж ты добрее, чем синь в поднебесье, А в сердце и свет, и любовь, и участье, Ты даже не знаешь, какая ты песня, И даже не знаешь, какое ты счастье!
***
Сутки. Это мало или много? Как кому! Для творческих людей, Полных дел и всяческих идей, Сутки — это краткая дорога.
У лентяев — всё наоборот: Сутки — бесконечность расстояний. Для лентяев сутки — это год, Сто пустот, желаний и зеваний.
Жить ли век, воюя и любя, Иль от праздной пошлости томиться, Всё это зависит от тебя, А точнее, от жизненных позиций!
***
— Ты меня не любишь! — молвила жена. Муж в ответ присвистнул: — Вот тебе и на!!! Если твой характер столько лет терплю… Можешь быть спокойна, дьявольски люблю!!!
Сладков Николай Иванович «Лесные тайнички»
Лес густой, зеленый и полон шорохов, писков, песен.
Но вот вошел в него охотник — и мигом все спряталось и насторожилось. Как волна от брошенного в воду камня, покатилась от дерева к дереву тревога. Все за кусток, за сучок — и молчок.
Теперь хочешь увидеть — сам стань невидим; хочешь услышать — стань неслышим; хочешь понять — замри.
Я это знаю. Знаю, что из всех лесных тайничков следят за мной быстрые глаза, влажные носы ловят бегущие от меня струйки ветра. Много кругом зверьков и птиц. А попробуй найди!
Я пришел сюда повидать сплюшку — крохотную, со скворца, сову.
Целые ночи она, как заведенная, кричит свое: «Сплю! Сплю! Сплю!» — будто лесные часы тикают: «Тик! Тик! Тик! Тик!..»
К рассвету станут лесные часы: сплюшка смолкнет и прячется. Да так ловко прячется, будто ее никогда в лесу и не было.
Голос-то сплюшки — ночные часы — кто не слышал, а вот какая она на вид? Я знал ее только по картинке. И так мне захотелось увидеть ее живьем, что я целый день пробродил по лесу, каждое дерево, каждую ветку осматривал, в каждый куст заглядывал. Устал. Проголодался. Но так и не нашел ее.
Сел на старый пень. Молчу, сижу.
И вот, глядь, откуда ни возьмись — змейка! Серая. Плоская головка на тонкой шее, как почка на стебельке. Выползла откуда-то и глядит мне в глаза, будто чего ждет от меня.
Змейка — она пролаза, должна все знать.
Я ей и говорю, как в сказке:
— Змейка, змейка, поведай мне, где спряталась сплюшка — лесные часы?
Змейка подразнила меня язычком да юрк в траву!
…И вдруг, как в сказке, открылись передо мной лесные тайнички.
Длинно-длинно прошуршала в траве змейка, показалась еще раз у другого пня — и вильнула под его обомшелые корни. Нырнула, а из-под них вывернулась большая зеленая ящерица с синей головой. Точно кто-то вытолкнул ее оттуда. Прошуршала по сухому листу — и шмыг в чью-то норку.
В норке другой тайничок. Хозяйкой там тупоморденькая мышка-полевка.
Испугалась она синеголовой ящерицы, выскочила из отнорка — из темноты на свет, — заметалась-заметалась — и шасть под лежачую колодину!
Поднялся под колодиной писк, возня. Там тоже оказался тайничок. И целый день спали в нем два зверька — сони-полчки. Два зверька, похожие на белочек.
Выскочили из-под колодины сони-полчки, ошалели от страха. Хвосты ершом. Взвинтились по стволу. Поцокали — да вдруг опять им страшно стало, еще выше по стволу винтом кинулись.
А выше в стволе — дупло.
Сони-полчки хотели в него — и сшиблись у входа лбами. Пискнули от боли, кинулись опять обе сразу — да так вместе в дупло и провалились.
А оттуда — фык! — маленький дупляной чертик! Ушки на макушке что рожки. Глаза круглые, желтые. Сел на сучок, спиной ко мне, а голову так завертел, что смотрит на меня в упор.
Конечно, не чертик это, а сплюшка — ночные часы!
Я моргнуть не успел, она — раз! — и в листву. И там завозилось, запищало: тоже кто-то таится.
Так от дупла к дуплу, от норки к норке, от колоды к колоде, от куста к кусту, от щели к щели шарахается от страха лесная мелюзга, открывая мне свои ухороночки-тайнички.
От дерева к дереву, от куста к кусту, как волна от камня, катится по лесу тревога. И все прячутся: скок-скок за кусток, за сучок — и молчок.
Хочешь увидеть — стань невидим. Хочешь услышать — стань неслышим. Хочешь узнать — затаись.